Татьяна родилась в небогатой семье служащих в городе Томске в 1903 году. День рождения святой мученицы– 14 декабря – совпал с днем памяти святого Филарета Милостивого, известного своей любовью к несчастным и обездоленным. Любовь к Богу и Церкви Татьяне с детства привил ее родной дедушка, известный томский пастырь протоиерей Антонин Мисюров. Октябрьская революция застала ее 14-летней. Блеск и величие императорской, Синодальной Церкви на ее глазах превращались в пыль. Но гонения, казалось, только утверждали ее в желании следовать за Христом.
Гимназию она закончила в 1920 году. В том же году умер ее отец. Татьяна устроилась на работу воспитательницей в детскую колонию «Ключи». С тех пор и до конца своих дней она все время была рядом с заключенными и страждущими, не раз и сама побывала в заключении.
Почти все зарабатываемые средства, а также то, что ей удавалось собрать в храмах города Томска, она меняла на продукты и вещи и передавала их заключенным в Томскую тюрьму. При этом ей было не важно, каким людям она помогает, верующие они или нет, и по какой статье осуждены. Приходя в тюрьму, она спрашивала у администрации, кто из заключенных не получает продуктовых передач, – и тем передавала.
После окончания Гражданской войны Сибирь стала местом заключения и ссылок для «врагов революции», количество тюрем и лагерей в окрестностях Томска постоянно увеличивалось. Переживая народное горе как свое личное, Татьяна стала ездить в соседние города, чтобы помочь как можно большему числу нуждающихся узников.
Органы ОГПУ уже в начале 20-х годов установили за ней слежку. В 1923 году, когда Татьяна повезла передачи нуждающимся заключенным в тюрьму г. Иркутска, ее арестовали, предъявив обвинение в контрреволюционной деятельности. Видимо, не найдя «состава преступления», через 4 месяца ее отпустили. В 1925 году последовал новый арест – на этот раз отпустили через 7 дней. Несмотря на очевидную опасность своего положения, Татьяна и не думала прекратить помощь нуждающимся.
К этому времени она познакомилась со многими выдающимися архиереями и священниками Русской Православной Церкви, томившимися в тюрьмах Сибири. Со многими из них она вела переписку, некоторых стала считать своими близкими людьми.
Постепенно Татьяна привлекала к своему делу все больше и больше людей. Одни давали ей деньги на передачи, другие доставляли посылки с оказией. Круг ее знакомств в церковной среде стал чрезвычайно широким, что не давало покоя секретному отделу ОГПУ. Вскоре Татьяна вместе с несколькими томскими священниками была арестована как одна из «вдохновителей тихоновского движения в губернии».
Материалы допросов от 6 мая 1925 года содержат часть имен, на которые Татьяна передавала деньги и вещи – епископ Варсонофий (Вихвелин), епископ Евфимий (Лапин), епископ Антоний (Быстров), епископ Иоанникий (Сперанский), епископ Агафангел (Преображенский), священники Попов и Копылов, Нарымская ссылка; епископ Виктор (Богоявленский), Иркутская тюрьма… Татьяна признала, что передавала посылки «заключенному духовенству, находящемуся в Томских домах заключения, и мирянам; вообще заключенным, не зная причин их заключения».
Татьяну спрашивали о соучастниках. Над протоколом допроса современнику приходится ломать голову.
– Обращались ли вы к духовенству с просьбой оказать содействие по сбору средств на заключенных и ссыльных? – спросил следователь.
– Да, обращалась, но получала с их стороны отказ, – ответила Татьяна.
– Кого вы знаете из лиц, производивших помимо вас сборы на заключенных и ссыльных?
– Лиц, производивших помимо меня сборы, не знаю.
Игумен Дамаскин (Орловский), составитель жития новомученицы Татьяны Гримблит, предполагает, что отвечая на вопросы следователя отрицательно, Татьяна «не желала впутывать в это дело никого из знакомого ей духовенства». Однако нельзя исключать и другой вариант: Татьяна ответила правду, и на деле она была не организатором «контрреволюционного движения», которое только и грезили «раскопать» следователи ОГПУ, а самоотверженной одиночкой. Поистине, в годы гонений в Русской Церкви свершались слова Господа о том, что «жатвы много, а делателей мало» (М 9, 37).
18 мая следствие было закончено и ОГПУ вынесло поразительно «говорящее» постановление, о том, что «дознанием не представляется возможность добыть необходимые материалы для гласного суда, но виновность все же установлена». Особое Совещание при Коллегии ОГПУ постановило выслать Татьяну Гримблит в Зырянский край на три года.
Началось следование по этапу – месяц с лишним езды на поездах и пребывания в пересылочных тюрьмах. 1 июля 1926 года Татьяну привезли в г. Усть-Сысольск. Однако уже через две недели, 15 июля, место ссылки было изменено – на оставшийся срок Татьяну отправили в Казахстан.
15 декабря вместе с другими заключенными Татьяна оказалась в Туркестане. Дальше произошло непонятное, – хотя, увы, привычное для тех лет событие. 19 декабря 1927 года Особое Совещание ОГПУУ постановило освободить Татьяну, предоставив ей право жить, где она пожелает. Однако о том, что она освобождена, сотрудники ОГПУ в Туркестане сообщили ей только 10 марта 1928 года.
16 марта Татьяна Николаевна выехала в Москву. По приезде она поселилась неподалеку от храма святителя Николая в Пыжах, в котором служил хорошо ей знакомый священник – архимандрит Гавриил (Игошкин) (отсидел три лагерных срока, в общей сложности 17, 5 лет; умер в 1959 году, в 2000 году канонизирован в сонме новомучеников и исповедников Российских). Татьяна стала постоянной прихожанкой храма Николы в Пыжах, стала там петь на клиросе. Она продолжала собирать передачи для узников и посещать тюрьмы, – теперь уже в окрестностях Москвы.
И снова – арест по тому же поводу. На допросе 17 апреля 1931 года Татьяна снова объясняет следователю, что никакой специальной церковной работы не ведет, что помогала всем заключенным, вовсе не интересуясь, церковные это люди или нет, и даже по политическим ли они осуждены статьям или по уголовным, что для нее было важно только то, что они нуждались и не имели того, кто бы им помогал. И снова заключение – на этот раз в Вишерском исправительно-трудовом лагере в Пермской области.
Здесь, в лагере, Татьяна изучила медицину и стала работать фельдшером. Она была счастлива – теперь у нее было больше возможностей послужить ближним. В 1932 году она была освобождена досрочно с запретом жить в двенадцати городах на оставшийся срок. Татьяна переехала в город Юрьев-Польский Владимирской области, а затем, после окончания срока в 1933 году, поселилась в городе Александрове Владимирской области и устроилась работать фельдшером в больнице. В 1936 году переехала в село Константиново Московской области и стала работать лаборанткой в Константиновской районной больнице.
В последние годы жизни Татьяна Николаевна открыла для себя Дивеево. Она стала часто приезжать в обитель преподобного Серафима, там служил ее духовный отец протоиерей Павел Перуанский. В одном из писем, написанном 5 сентября 1937 года архиепископу Аверкию (Кедрову), еще находившемуся в то время в ссылке в городе Бирске, беспокоясь о его судьбе, так как отовсюду стали приходить известия об арестах духовенства и мирян, она писала:
«Дорогой мой Владыка Аверкий! Что-то давно мне нет от Вас весточки. Я была в отпуске полтора месяца. Ездила в Дивеево и Саров. Прекрасно провела там месяц. Дивно хорошо. Нет, в раю не слаще, потому что больше любить невозможно. Да благословит Бог тех людей, яркая красота души которых и теперь передо мной. Крепко полюбила я те места, и всегда меня туда тянет. Вот уже третий год подряд бываю там, с каждым разом все дольше. Навсегда б я там осталась, да не было мне благословения на то…».
Вечером в тот день, когда Татьяна писала это письмо, она была арестована. Сотрудники НКВД пришли ее арестовывать, когда она писала очередное письмо священнику в ссылку, остановив ее на полуслове. Уходя в тюрьму, она оставила записку подруге, чтобы та обо всем происшедшем уведомила ее мать. Сохраняя даже в эти минуты мир и спокойствие, Татьяна Николаевна писала:
«Ольга родная, прости! Прибери все. Получи белье от Дуни. Белье прибери в коробку, которая под кроватью. Постель и одежду зашей в мешки (мешка здесь два, но ты найди целые и чистые, в которых можно было бы все послать маме). Когда меня угонят отсюда, то только через десять дней пошли все маме, известив ее сначала о моем аресте письмом. Напишешь письмо, а потом через пару дней шли вещи. Деньги на пересылку у тебя будут. Деньги после десяти дней вслед за вещами отправить маме, она мне переводить будет и пересылать что надо. Ну, всех крепко целую. За все всех благодарю. Простите. Я знала, надев крест, тот, что на мне: опять пойду. За Бога не только в тюрьму, хоть в могилу пойду с радостью».
Заместитель начальника Константиновского НКВД Смирницкий допросил в качестве свидетелей сослуживцев Татьяны по Константиновской районной больнице – врача, медсестру и бухгалтеров. Они показали:
«Мне известно, что Гримблит посетила больного, лежащего в госпитале, к которому Гримблит не имела никакого отношения по медицинскому обслуживанию. В результате на другое утро больной рассказал врачу, что ему всю ночь снились монастыри, монахи, подвалы и так далее. Этот факт наводит меня на мысль, что Гримблит вела с больными беседы на религиозные темы. На собрании сотрудников больницы по вопросу о подписке на вновь выпущенный заем Гримблит ни за, ни против в прениях не выступала, но при голосовании за подписку на заем не голосовала».
«Гримблит зимой 1937 года, сидя у тяжело больного в палате, в присутствии больных и медперсонала после его смерти встала и демонстративно его перекрестила. В разговорах, сравнивая положение в тюрьмах царского строя с настоящим, Гримблит говорила: “При советской власти можно встретить безобразных моментов не меньше, чем прежде”. Отвечая на вопросы о том, почему она ведет скудную жизнь, Гримблит говорила: “Вы тратите деньги на вино и кино, а я на помощь заключенным и церковь”.
На вопрос о носимом ею на шее кресте Гримблит неоднократно отвечала: “За носимый мною на шее крест я отдам свою голову, и пока я жива, с меня его никто не снимет, а если кто попытается снять крест, то снимет его лишь с моей головой, так как он надет навечно”.
В 1936 году при обращении приехавшего одного из заключенных Дмитлага для ночевки Гримблит при встрече с ним спросила, по какой статье он сидит, и, получив ответ, что он сидит по 58 статье, с удовольствием уступила для ночлега свою комнату, заявив, что она для людей, сидящих по 58-ой статье, всегда готова чем угодно помочь. У Гримблит в период ее работы в больнице были случаи ухода с работы в церковь для совершения религиозных обрядов».
«Мне известно, что Гримблит очень религиозный человек, ставившая религию выше всего. В день Преображения в разговоре со мной Гримблит сказала: “Теперь стал не народ, а просто подобно скоту. Помню, как было раньше, когда я училась в гимназии. Сходишь в церковь, отдохнешь, и работа спорится лучше, а теперь нет никакого различия, но придет время, Господь покарает и за все спросит”. Мне также приходилась часто от Гримблит слышать слова: “Придет все же время, когда тот, кто не верует, будет после каяться и пострадает за это, как страдаем в данное время мы, верующие”. Кроме того, Гримблит использовала свое служебное положение для внедрения религиозных чувств среди стационарных больных. Находясь на дежурстве, Гримблит выдачу лекарств больным сопровождала словами: “С Господом Богом”. И одновременно крестила больных. Слабым же больным Гримблит надевала на шею кресты».
«Относительно воспитания детей в настоящее время Гримблит неоднократно говорила: “Что хорошего можно ожидать от теперешних детей в будущем, когда их родители сами не веруют и детям запрещают веровать”. И, упрекая родителей, говорила: “Как вы от Бога ни отворачиваетесь, рано или поздно Он за все спросит”. В 1936 году моя девятилетняя дочка рассказывала мне, что Гримблит ее выучила креститься, за что дала ей гостинцев».
После допросов свидетелей Смирницкий допросил Татьяну.
– Обвиняемая Гримблит, не состояли ли вы и не состоите ли в настоящее время в какой-либо религиозной секте, если состоите, то каковы ее цели?
– Ни в какой секте я не состояла и не состою.
– Обвиняемая Гримблит, из каких средств вы оказывали помощь заключенным и не являетесь ли вы членом какой-либо организации, ставящей своей задачей оказание им помощи, а также внедрение религии в массы?
– Я ни в какой организации никогда не состояла и не состою. Помощь заключенным и кому могу помочь я оказываю из своих заработанных средств. Внедрением религии в массы я никогда не занималась и не занимаюсь.
– Какова причина вашей помощи в большинстве случаев политзаключенным, а также причина ведения вами переписки исключительно с политзаключенными?
– Являясь религиозным человеком, я и помощь оказывала только заключенным религиозникам, с которыми встречалась на этапах и в заключении, и, выйдя на свободу, переписывалась с ними. С остальной же частью политзаключенных я никогда не имела никакой связи.
– Как вы проявлялись как религиозный человек относительно советской власти и окружающего вас народа?
– Перед властью и окружающими я старалась проявить себя честным и добросовестным работником и этим доказать, что и религиозный человек может быть нужным и полезным членом общества. Своей религиозности я не скрывала.
– Обвиняемая Гримблит, признаете ли вы себя виновной в ведении вами антисоветской агитации за время службы в Константиновской больнице?
– Никакой антисоветской агитации я нигде никогда не вела. На фразы, когда, жалея меня, мне говорили: «Вы бы получше оделись и поели, чем посылать деньги кому-то», я отвечала: «Вы можете тратить деньги на красивую одежду и на сладкий кусок, а я предпочитаю поскромнее одеться, попроще поесть, а оставшиеся деньги послать нуждающимся в них».
После этих допросов Татьяна была помещена в тюрьму в городе Загорске. 13 сентября 1937 года следствие было закончено и составлено обвинительное заключение. 21 сентября перед отправкой обвинительного заключения на решение тройки сотрудник НКВД Идельсон вызвал Татьяну на допрос и, узнав, за что и когда она арестовывалась раньше, спросил:
– Вы обвиняетесь в антисоветской агитации. Признаете ли себя виновной?
– Виновной себя не признаю. Антисоветской агитацией никогда не занималась.
– Вы также обвиняетесь в проведении вредительства, сознательном умертвлении больных в больнице села Константиново. Признаете себя виновной?
– Виновной себя не признаю, вредительской деятельностью никогда не занималась.
Прочитав протокол допроса, Татьяна подписалась под фразой, оканчивающей протокол: «Записано с моих слов верно, мной лично прочитано». 22 сентября тройка НКВД приговорила Татьяну к расстрелу. На следующий день она была отправлена в одну из московских тюрем, где перед казнью с нее была снята фотография для палача.
Татьяна Николаевна Гримблит была расстреляна 23 сентября 1937 года и погребена в безвестной общей могиле на полигоне Бутово под Москвой. Постановлением Священного Синода от 17 июля 2002 года причислена к лику святых новомучеников и исповедников Российских.
Статью прочитали:
раз
